Братья и сестры всегда чем-нибудь да отличаются

03.09.2021

Нередко люди говорят: странно, дети такие разные, а ведь выросли в одной семье. Конечно, это не так. Дети рождаются в семье в разное время. И семья разная – кто-то уже есть, кого-то еще нет. Все равно братья и сестры во многом похожи. А общие материальные условия и потребности, образ жизни родителей могут создать и общую почву для развития

Война с наркотиками ведется во всех скандинавских странах. Наркотики представляют собой удобного врага практически везде. Но, возможно, не для всех одинаково удобного. В этом разделе мы попытаемся выделить и объяснить те различия, которые существуют между скандинавскими странами, несмотря на всю их похожесть. Конечно, у нас нет универсального объяснения для всех различий. Но давайте попробуем

Во многих отношениях больше всего вопросов вызывает Финляндия. Почему в этой стране паника в обществе не достигла того размаха, как в других скандинавских странах? Мы полагаем, что важнейшую роль в этом сыграли следующие два фактора

Первое: Финляндия, как и Норвегия, расположена на отшибе. Все новые веяния, новые моды, новые товары, стиль жизни – все это доходит с опозданием. Поэтому есть время подготовиться. Шок оказывается не столь велик. Наркотики также проделали долгий путь, прежде чем появиться в Финляндии, и, возможно, вызвали меньше проблем

Второе: как раз в то время, когда паника по поводу наркотиков охватила соседние страны, у Финляндии были все причины волноваться из-за другого врага – алкоголя. В конце шестидесятых годов проводились широкомасштабные мероприятия, направленные на либерализацию торговли алкоголем. Результат не заставил себя долго ждать – как в виде статистики продаж, так и в виде уличных сцен. С 1968 по 1969 год объем продажи спирта вырос на 46% (за основу берутся расчеты в виде чистого спирта). Год спустя рост объемов продаж продолжался, в особенности это касалось наиболее крепких напитков.

Последующие события подтверждают отвлекающее воздействие алкоголя на финское общество. Трудно испытывать панику по поводу нескольких проблем одновременно. А алкоголь давал гораздо больше оснований для паники, чем что-либо еще Есть и другая причина, по которой потребность в удобном враге – наркотиках – в Финляндии оказалась не столь велика, как в остальной Скандинавии. Классовые противоречия и классовая борьба, во всяком случае до недавнего времени, оставались актуальной темой в Финляндии. Большинство еще помнило гражданскую войну, да и самая крупная в Скандинавии коммунистическая партия не давала забыть о классовой перспективе. В то время как в других скандинавских странах идеализировали классовые отношения, а их различия удавалось замаскировать, в Финляндии этого произойти не могло. Поэтому и не было такой же необходимости в наркотиках для объяснения положения неудачников в обществе.

Объяснение уже существовало.

Третий фактор вызывает у нас наибольшие сомнения, и мы приводим его здесь под знаком вопроса. Финляндия – это не просто скандинавская страна. Это страна, которая находится между Западом и Востоком, что не могло не наложить свой отпечаток. Для нас, остальных скандинавов, является естественным полагаться на административное решение социальных и уголовно-политических проблем, это своего рода традиция. Разумно предположить, что по сравнению с другими скандинавскими странами в Финляндии определение того, что есть важная социальная или уголовно-политическая проблема, в большей степени является задачей высшего правительственного уровня. Неслучайно в Финляндии существует исследовательский институт, занимающийся деятельностью правоохранительных органов. Этот институт имеет прочные связи с правительственной администрацией, а другой большой исследовательский институт занимается непосредственно пенитенциарной системой. Вся организация формально очень напоминает существующую в большинстве восточноевропейских стран. В Швеции есть Совет по предотвращению преступности – СПП, обладающий похожим статусом, однако у нас сложилось твердое впечатление, что СПП стоит не так близко к центральной власти. По большей части криминально-политическими исследованиями в Скандинавии занимаются университеты. Ученые-криминологи по всей Скандинавии пытались приостановить панику, которая возникла вокруг проблемы наркотиков. Однако удалось им это только в Финляндии. Конечно, близость к властным структурам означает более высокую степень государственного контроля, но в то же время и контакт с власть имущими. Какие это может иметь последствия для исследователей – тема для отдельной дискуссии, но сейчас для нее нет ни места, ни времени. Наш ключевой аргумент состоит в том, что подобная организация, наряду с общей ограждающей позицией, которую занимает госаппарат, способствовала созданию условий, препятствующих распространению паники в обществе

В связи с этим стоит упомянуть и четвертый момент: финская правительственная администрация не так легко поддается общественной панике. Как, впрочем, и другим явлениям, меняющим статус кво. Волна реформ, охватившая в 60-х годах уголовную политику в Скандинавии, заявила о себе и в Финляндии. То, что в других Скандинавских странах получило название КРИМ, КРУМ и КРОМ , в Финляндии называли Ноябрьским движением – игра слов, прямо намекающая на революционный аспект событий. Но если в прочих скандинавских странах эти движения имели вполне конкретные результаты – грубо говоря, можно сказать, что заключенные и их защитники получили несколько больше прав, – в Финляндии результаты оказались довольно скромными. Условия в тюрьмах почти не изменились. Критика финской полиции была весьма умеренной. Ноябрьское движение только подчеркнуло (и это явилось его основным достижением) важность правового контроля за правоохранительными органами, дабы те не переусердствовали при исполнении служебных обязанностей (Анттила, 1971). Эта тенденция только укрепила власть в руках юристов. Административные власти еще тверже стали придерживаться буквы закона, что, в свою очередь, послужило причиной большей осторожности финнов (в сравнении с другими скандинавами) в экспериментах с экстраординарными следственными методами. Мы рассмотрим это подробнее. Другими словами, госаппарат не потерял ни пяди земли в ходе реформ 60-х годов. Поэтому у него и не возникало потребности отвоевывать потерянное при помощи проблемы наркотиков И наконец, у Финляндии есть защитный механизм, так как часть проблем берут на себя шведы. В любой период в Швеции обретаются довольно большие группы финнов, имеющих проблемы с алкоголем и наркотиками. Гораздо проще мириться с проблемами, исчезающими за рубежом, чем с теми, которые приходят в страну.

Норвегия, как и Финляндия, географически является окраиной, но положение окраины, по-видимому, только усиливает здесь страх и волю к борьбе. Благодаря изоляции возникает надежда при помощи суровых мер отгородиться от проблемы наркотиков. Одновременно изоляция подогревает страх перед тем чужим и чуждым, что есть в наркотиках и в торговцах наркотиками. Суровые меры направлены не на обычных норвежцев. Нет, они должны поразить акул – рыбу чуждых морей, заплывшую в норвежские воды.

Такая суровость вполне в стиле традиционного отношения норвежцев к алкоголю и лекарствам. Существующая в Норвегии система контроля за потреблением лекарственных средств, по всей видимости, является самой строгой в мире, хотя приходится добавить, что на уровне потребления это никак не отражается, а уровень потребления алкоголя признан самым низким в Скандинавии.

Норвегия также отличается от других скандинавских стран большей склонностью к популизму. Страна всегда была труднопроходимой, вот почему у высшей власти нередко возникали сложности с установлением контроля на местах. Правители были далеко, и народу приходилось управляться самостоятельно, что и происходило. Со многих точек зрения это просто замечательно, но только не тогда, когда начинается паника, – паника, распространяемая вездесущими новыми средствами масс-медиа.

В Норвегии в 70-е годы произошел заметный сдвиг во властных структурах, связанных с уголовной политикой государства. Был отменен целый ряд особых условий и правил, осужденные получили право участвовать дебатах по вопросам уголовной политики, условия содержания в тюрьмах постоянно находились в центре внимания общества, а действия полиции подвергались критике. Однако под лозунгом «Тюрьмы без наркотиков» начали закручивать гайки, да так, что раньше это показалось бы просто немыслимым.

В случае со Швецией тоже можно говорить о целенаправленных попытках восстановить равновесие в сфере уголовной политики. Швеция к тому же принимает больше всех в Скандинавии иммигрантов, что может стать причиной большей готовности общества к панике. Наконец, Швеция самая радикальная скандинавская страна в деле выставления напоказ своего лоскутного пролетариата. Говоря проще, Швеция уничтожила трущобы и задворки – убежища нищих. Швеция отобрала у лоскутного пролетариата его среду обитания и создала миф об общенародном доме, а лоскутный пролетариат остался.

Лоскутный пролетариат употребляет наркотики. В том числе и наркотики. Искушение объявить проблему существования лоскутного пролетариата проблемой наркомании, чтобы потом попытаться решить ее при помощи войны с наркотиками, очень велико.

Хенрик Там (1995) развивает эту мысль еще дальше. В главе под названием «Уголовная политика и ослабление государства всеобщего благосостояния» он ставит под сомнение обычный аргумент, согласно которому уголовная политика является отражением общих течений в политике. Напротив, говорит Хенрик Там, уголовная политика – это арена, на которой все тайное в общеполитических тенденциях становится явным

«Политические партии, сражаясь друг с другом за власть, проводят свою уголовную политику для реализации своего идеального образа общества. Таким образом, уголовная политика является инструментом, помогающим понять себя» (с. 105)

Происходит следующее: государству всеобщего благосостояния и «шведской модели» приходится уступить перед тем, что Хенрик Там называет «рыночной моделью»:

«Когда идея государства всеобщего благосостояния пользовалась сильной политической поддержкой, социал-демократы имели возможность проводить такую уголовную политику, при которой правонарушителю не отказывали в социальной защите и в, принципе, давали возможность вернуться в общество. Подобная политика является отражением типичной социал-демократической политики с ее мыслью об общенародной солидарности, верой в преобразование общества и идеологией исправления-излечения человека.

С ростом критики в адрес государства всеобщего благосостояния усилилась и критика идеологии исправления человека и тех воззрений, согласно которым правонарушитель был жертвой трудного детства и неблагополучных жизненных условий. Вместо этого правонарушителя стали считать эксплуататором и паразитом. Он ущемляет права своих сограждан не от отчаяния, не потому, что ему отказывают в удовлетворении естественных человеческих потребностей. Нет, он делает это из соображений личной наживы. Будучи единственно ответственным за свои деяния, он подлежит не исправлению, а наказанию. Правонарушитель становится активным участником рыночных отношений, где существует свободный выбор между законным и незаконным способом обогащения. Если уж он выбирает путь преступлений, значит, он должен получить по заслугам. Таким образом, точка зрения на правонарушителей сегодня соответствует отнюдь не модели государства всеобщего благосостояния, но модели рыночной».

У Норвегии и Швеции много общего, но есть и отдельные, весьма интересные различия. Первоначально в Швеции были попытки проводить более либеральную линию по отношению к наркотикам, чем в Норвегии. Первая эпидемия – амфетаминовая – по большей части была делом рук врачей и была спровоцирована производителями лекарственных препаратов. В течение долгого времени полагали, что от этой проблемы можно излечиться. Идея исправления – излечения – гораздо явственнее просматривается и в деятельности шведского КРУМа, если сравнивать его с аналогичными скандинавскими группировками, занимающимся уголовной политикой. В это время мало кто в Швеции выступал за профилактику преступности и репрессивные методы борьбы, особенно по сравнению с Норвегией.

Однако влияние, которое приобрела в Швеции идеология излечения, принесло неожиданные плоды, когда некоторые из сторонников этой идеологии во главе с Нильсом Бейеротом вдруг развернулись на 180 градусов, заявив: да это же эпидемия. Обычные методы лечения тут не помогут, необходима профилактика, необходимы суровые меры, а главное, надо добраться до источников заразы. Почти все крыло сторонников идеологии излечения перешло на сторону тех, кто выступал за репрессивные методы, и требование что-то изменить в сложившейся ситуации обрело невиданную до сих пор поддержку.

По сравнению с остальной Скандинавией, Дания – самая европейская страна. Она больше подвержена веяниям с континента, как в географическом, так и в социальном отношении. Дания занимает последнее место по многим важным показателям уровня благосостояния. Аллардт (1975) находит датчан более несчастливыми и неудовлетворенными жизнью. Элементарная статистика свидетельствует о том, что количество самоубийств здесь несколько больше, потребление алкоголя намного больше, а вот ограничений значительно меньше, чем в остальной Скандинавии. Другой бы подумал, что датчане должны быть более остальных заинтересованы в жестком контроле за наркотиками. Однако датчане знают, что контроль, подобный шведскому и норвежскому, привел бы к невиданному доселе в Скандинавии росту количества заключенных, относительного количества заключенных (на 100 000 населения), а также количества полицейских, необходимых для управления ими, и чрезвычайных полномочий. Кроме того, Дания есть Дания, и большинство населения здесь довольно сдержанно относится к тому, как далеко родное государство может зайти в попытках заставить граждан прожить долгую и здоровую жизнь.

Братья и сестры всегда чем-нибудь да отличаются. Однако часто они похожи друг на друга. Не позволим тем различиям, что существуют между скандинавскими странами, скрыть от нас знакомые черты паники, связанной с проблемой наркотиков. И в Финляндии, и в Дании штрафные санкции были увеличены. И в этих странах есть влиятельные группировки, стремящиеся сделать наркотики главным врагом общества.