Обращение к наркотикам как коллективная психологическая потребность
26.03.2021
Модель посвящения дает ключ к пониманию мира наркотиков в свете архетипических фантазий и символообразования. Мы уже проанализировали те творческие и инновационные аспекты, которые метафорически выражались в происхождении наркотиков из далеких стран. Это экзотическое качество особенно очаровывает уроженцев Запада, но не только их. Опиум, распространенный в Юго-Восточной Азии, был завезен со Среднего Востока. Наркотики, где бы они не появлялись, в целом действуют как посланники из «иного мира», как объективная географическая проекция активированного им фрагмента бессознательного мира. Этот внутренний мир оказывается гранью нашей психической жизни, к которой ограниченная сфера повседневной жизни не позволяет нам прикоснуться, но которая до определенной степени может открыться нам с помощью «соответствующих» сил. Смотрите больше про ирригатор полости рта по этой ссылке.
Этнология, культурная антропология и история подтверждают, что в определенных количествах наркопотребление существовало всегда и обычно усиливалось, если общество находилось в состоянии кризиса (Обзор о связи между социокультурными процессами и потреблением наркотиков есть в «Курьере ЮНЕСКО», 25, январь 1982.). В самых драматических случаях внедрение наркотиков или борьба против них возникали в период крушения всей культуры, что обычно происходило при колонизации из-за европейской «эффективности» и торговых войн. Автохтонные культуры добивались баланса эго и бессознательного, рациональности и фантазии. Приход европейцев нарушил такой баланс, разделив эти два полюса и непримиримо противопоставив их. Рациональный полюс монополизировался европейцами, а беззащитным и беспомощным аборигенам не оставалось ничего иного, кроме как все дальше двигаться к первобытному бессознательному. Таким образом, американские индейцы, сражавшиеся с торговцами алкоголем, и китайцы, ведущие войны против опиума, были изначально обречены не из-за того, что правительство США и Британская Империя были непобедимы с военной точки зрения, а из-за своих же соотечественников, одурманенных алкоголем или опиумом.
В относительно устойчивой культуре в моменты кризиса подобным же образом повышается коллективное потребление наркотиков, что приводит к усилению официальных запретов на наркотики. Запреты, однако, не способны прекратить потребление наркотиков (достаточно вспомнить Великую Депрессию в США 1919—1932 гг.), в результате оно становится более тайным, усиливаются связи между потребителями, а также становятся более заметными эзотерические и инициатические черты у групп, использующих наркотики.
Образование отдельных субкультур, со своим собственным языком и этическим кодом, почти неизбежно. Юридические и социологические причины для этого очевидны, так как запреты способствуют образованию тайных сект в качестве самозащиты. И все же это объяснение неудовлетворительно, поскольку оно не берет в расчет психологию бессознательного, ограничиваясь этической стороной вопроса. Такое объяснение не учитывает значимость вдохновляющего и возбуждающего характера магии, ритуалов и эзотерического языка, как если бы наркотики сами по себе вызывали потребность в них, и эта потребность сохранилась бы, даже если бы их легализовали, или, по меньшей мере, эта сфера перестала быть криминализированной.
Следовательно, возникновение субкультуры со всеми ее ритуалами неизбежно по причинам, отличным от простой задачи сплотиться перед лицом преследований со стороны закона. Настоящая причина заключается в том, что лишь очень немногие индивидуумы способны сами справиться с глубокими переживаниями. Во время коллективных кризисов инновационный опыт тоже должен быть коллективным. Именно «третий элемент» зависимости из нашей схемы, приведенной в предыдущей главе, поможет понять причины появления субкультур. Он отличается от первого элемента (биологической зависимости) и второго (патологической зависимости), которые являются больше факторами индивидуальной, а не коллективной зависимости. Хотя фрейдистская школа глубинной психологии, делающая акцент на личном бессознательном, могла бы дать более точные клинические рекомендации, тем не менее, она рассматривает данную проблему под более узким углом, чем школа Юнга, которая, обладая теорией коллективного сознания и бессознательного, лучше подходит для культурного анализа.
Как иначе объяснить тот факт, что наркопотребление возрастает, когда культура переживает кризис, а официальные запреты акцентируют эзотерические и инициатические аспекты наркомании? Юридическое толкование расценило бы эзотеризм как попытку обойти официальное осуждение. Фрейдистская психология сфокусировала бы своё внимание на индивидуальных аспектах проблемы. Однако, с юнгианской точки зрения причина в том, что базовая потребность в обновлении активировалась в недрах культуры.
Чтобы понять лучше, как посвящение и наркотики связаны с архетипическими фантазиями, было бы полезно прежде, чем исследовать более насущные проблемы, обсудить миф об относительно простом и изолированном обществе. Таким образом, мы увидим архетипическую тему в ее наиболее чистой форме.
Миф, как своего рода коллективный сон, говорит о бессознательных потребностях всего общества. Влияние отдельных людей на формирование этого мифа не существенно. Мы будем исследовать миф из Арекунской культуры (Центральная Гвиана), описанный Леви-Строссом в работе «От меда к праху» («C.Leui-Strauss. From Honey lo Ashes. N-Y. Harper & Row, 1973.) . Простота этого особенного мифа и явная чуждость европейской культуре лишь усиливают его универсальные и архетипические аспекты, давая аналогии для описания наших собственных бессознательных потребностей.
«Миф называется „Происхождение табака и других магических веществ». Он начинается с того, что один ребёнок приводит своих четверых братьев в лес, где им встречаются птицы джа-джа, чей крик означает „Дальше! Дальше!». Лети не ели, хотя захватили с собой немного еды. Они хотят поймать птиц, которые позволяют мальчикам близко подойти к ним без каких-либо трудностей. Однако, мальчики промахиваются. Гоняясь за добычей, они продолжают двигаться все дальше и дальше и, в конце концов, выходят на плантацию, где работают слуги Пайаймэна, Табачного Короля. Слуги пугаются стрел и умоляют мальчиков быть осторожнее, чтобы не повредить всем глаза. Птицы превращаются в людей так, что дети узнают в них своих родителей и соглашаются пойти с ними.
Однако, Пайаймэн хочет завладеть детьми в своих целях, так как птицы, которые заманили их, тоже его уловка. Он желает, чтобы дети стали колдунами, и каждый день назначает им рвотные напитки. Дети изолированы от всех в маленькой хижине, где их не могут видеть женщины. Они извергают рвотные массы в водопад, чтобы „смягчить его шум», и в большую пирогу. Приняв все виды смесей, приготовленных из коры и „душ» различных деревьев, очень исхудавшие, утратившие сознание, дети вдыхают носом пары табачного сока и подвергаются болезненному испытанию — через их носы продергивают в гортань и назад в рот волосяные шнуры. Под конец такого посвящения двое детей совершают то, что им запрещалось, из-за чего они теряют зрение и превращаются в ночных духов. Трое других становятся вполне состоявшимися колдунами-целителями и растут вместе со своим королем. Когда, наконец, король отправляет их назад в деревню, они уже стали совершенно лысыми. Их родителям приходится пережить очень многое, признав своих детей. Молодая девушка, о которой они мечтали, находит их слишком старыми. Раздраженные этим, они превращают её в камень, а членов своей семьи в Духов. Это и есть те Духи, из-за которых сегодня табак колдунов вырастает всего лишь за десять дней, даже без ухаживания за ним. Существует три разновидности такого табака. Он очень крепкий».
Герои мифа, в котором согласно Леви-Строссу термин «табачный сок» относится ко всем наркотическим зельям (Табачный сок является относительно сильным наркотиком в экваториальной Южной Америке согласно книге Харнера «Галлюцинагены и шаманизм»), — маленький мальчик и его четыре брата. По традиционной нумерологии (Числовой символизм взят из словарей символов, особенно из французского «Словаря символов» Шевалье и Гирбранта) «пять» — сбалансированное число, это также центральный символ совершенного человека. В самом начале повествования основными героями являются не прошедшие инициации дети, не взрослые. У детей есть провизия, но они предпочитают поохотиться на птиц. Символически они отказываются от материальной и физической жизни, чтобы найти нечто возвышенное. Птицы обычно символизируют мысли, фантазии, стремление к духовной деятельности и более высоким формам существования. Предпочтение такого духовного поиска перед чисто материальными целями есть ещё одно необходимое условие посвящения, и, как и ожидалось, это уводит детей с «проторенного пути».
Затем дети рискуют повредить своими стрелами глаза слуг Пайаймэна. Стрела символизирует опрометчивые решения, а также смертельный удел. Учитывая оба этих значения, можно увидеть здесь предупреждение тем, кто обратился к наркотикам не «по велению сердца», а «по велению разума», и тем, кто сделал это слишком поспешно, торопясь прямо к цели. Это предупреждение особенно актуально для Западных людей, чья культура основательно искажена стремлением к достижению любых доступных и зримых целей. С точки зрения мира Пайаймэна, мира наркотиков, опрометчивая и интеллектуальная однобокость влечет за собой риск слепоты, сугубо сознательного отношения.
Птицы, которые приводят детей, в действительности слуги Пайаймэна. Другими словами, фантазия и ошибочное мнение, что наркотики можно попробовать один раз из интеллектуального любопытства без угрозы утратить силу воли, опасное проявление наивности. Фантазии — это сами слуги Пайаймэна. Было бы заблуждением думать, что такие фантазии возникают из сознательного обдумывания и подчиняются нам. Их архетипическое присутствие в том, как человек относится к наркотикам, а точнее, эти фантазии являются инструментами власти наркотиков над человеком. Это относится к тому моменту в мифе, когда Пайаймэн немедленно воспринимает тех детей как своих учеников, хотя дети сами не сознают этого.
В отличие от надежд, взлелеянных западными наркоманами, «получить» от наркотика все и сразу, первой ступенью в ученичестве по этому мифу оказывается самоосвобождение, отречение и очищение рвотой (последнее физически связано с интоксикацией, но имеет и психологическое значение). Как продемонстрировал Элиаде в своей работе «Ритуалы и символы посвящения», рвота в шаманских ритуалах всегдаa связана с очищением. Важно отметить, что в данном мифе рвота наступала сначала, хотя с физиологической точки зрения она была результатом интоксикации. Два других элемента в мифе типичны для инициации — изоляция, особенно от противоположного пола, и прямая связь с природой (например, с водой) и с вегетативным процессом (с «душой» деревьев).
Теперь рассмотрим обряд волосяных шнуров. Символизм волос примерно аналогичен символизму птиц, в обоих случаях есть намек на нечто возвышенное в природе человека. Но волосы, которые также символизируют силу (в случае с Самсоном)), во многих культурах обозначают бессмертие духа, так как растут из головы, часто сохраняются всю жизнь и остаются даже после смерти тела. Даже в нашей собственной культуре отречение от всего мирского часто влечет отказ от волос (по религиозным или военным законам). Существует сложная связь между волосами и посвящением в примитивных культурах (См. Е. Leach. «Magical Hair», in .1. Middleton, ed.. Myth and Cosmos. Austin: University of Texas Press, 1967, pp. 102-103).
Тот факт, что в Арекунском мифе шнур из волос продергивается через нос и вытаскивается через рот, мог служить для усиления превосходства неосязаемых или духовных качеств над материальными, представленными здесь едой. Как мы уже сказали, ученик шамана не только соблюдал пост, но и страдал рвотой. Другими словами, парообразные качества наркотиков подчеркивают его магические архетипические качества, подтверждение чему мы также увидим в шестой главе, в случае «ингаляции». Табачный сок в мифе потребляется посвященными через нос, что соотносится с тем, что табачный дым вдыхается, и подчеркивает его магическую силу, часто приписываемую этому веществу.
Например, в Южной Америке табак иногда используется для испытания приобретенных шаманских сил (См. книгу Шевалье и Гирбранта, т. 4, с. 250).
Наконец, этот миф поднимает уже знакомую нам тему — ужасный риск, которому подвергаются посвящаемые, принимая наркотики, если они не обладают достаточной подготовкой, зрелостью и моральной силой духа. Двое детей слепнут и превращаются в ночных духов. Они не только не приобретают шаманской силы, но захвачены бессознательным и не в состоянии спастись. Оставшиеся трое детей (три — этодинамическое число) стареют со своим «королем», служат шаманскому искусству и власти наркотика. Их облысение означает, что им пришлось пожертвовать какой-то частью своей индивидуальности, чтобы выполнить свою задачу.